Катя Кузина
***
«сирень — род кустарников, принадлежащих к семейству Маслиновые».
Лиза Шуранова, в девичестве принадлежавшая к семейству Шостаков. Послевоенная сирота. Моя дорогая бабушка.
…я помню, как лет пять назад мы пошли в парк на праздник Победы. Было тепло, играл оркестр, море людей колыхалось в такт нестройному пению со сцены. И бабушка сказала: «Ты ведь не любишь такую музыку, пойдём лучше на траве посидим». И мы сидели прямо под деревом, перекатывая во рту карамельки. А вокруг цвела сирень. Я не помню, о чем говорили тогда. Помню, что было тепло, снаружи и изнутри. И от запаха сирени чуть кружилась голова.
Май, май, обнимай. Эта радость со слезами на глазах.
Лиза Шуранова, в девичестве принадлежавшая к семейству Шостаков. Послевоенная сирота. Моя дорогая бабушка.
…я помню, как лет пять назад мы пошли в парк на праздник Победы. Было тепло, играл оркестр, море людей колыхалось в такт нестройному пению со сцены. И бабушка сказала: «Ты ведь не любишь такую музыку, пойдём лучше на траве посидим». И мы сидели прямо под деревом, перекатывая во рту карамельки. А вокруг цвела сирень. Я не помню, о чем говорили тогда. Помню, что было тепло, снаружи и изнутри. И от запаха сирени чуть кружилась голова.
Май, май, обнимай. Эта радость со слезами на глазах.
«Cвое родовое название сирень получила в честь одного из персонажей древнегреческой мифологии — наяды Сиринги».
…каково это — получить свое имя в наследство? Меня назвали в честь прабабушки Кати. Мамы моего деда. Когда я только начала ходить мы путешествовали с ней на соседнюю улицу в заброшенный сад собирать дикие яблоки.
У бабушки Лизы было красивое отчество — Емельяновна. А вместе, пышно и сочно, как куст сирени — Елизавета Емельяновна Шостак.
Помню, что в детстве говорила слитное Бабализа. Какой твой любимый цвет? Сиреневый. Внучечка-сучечка, детка. Бабушка не любила детей, слишком многих двоюродных-пятиюродных пришлось нянчить и на ноги ставить. Бабушка любила цветы. Фиалочки круглый год цвели на подоконнике.
Наша семья не похожа на пышные гроздья сирени, скорее, мы все цветы-одиночки, рассеянные по континентам
У бабушки Лизы было красивое отчество — Емельяновна. А вместе, пышно и сочно, как куст сирени — Елизавета Емельяновна Шостак.
Помню, что в детстве говорила слитное Бабализа. Какой твой любимый цвет? Сиреневый. Внучечка-сучечка, детка. Бабушка не любила детей, слишком многих двоюродных-пятиюродных пришлось нянчить и на ноги ставить. Бабушка любила цветы. Фиалочки круглый год цвели на подоконнике.
Наша семья не похожа на пышные гроздья сирени, скорее, мы все цветы-одиночки, рассеянные по континентам
«греческое слово „сиринга“ послужило анатомическим наименованием голосового органа птиц».
Бабушка мне пела. Я помню святой ужас в животе от строчки: Ой, ты, Галю, Галю молодая, пiдманулы Галю, забрали з собою.
Я обманула тебя — обещала приехать домой и не приехала. Где мне теперь искать тебя, бабушка?
Кто не спрятался — я не виноват.
Вместе с жизнью птицы теряют голос. В этом люди ничем не отличаются от птиц.
Бабушка мне пела. Я помню святой ужас в животе от строчки: Ой, ты, Галю, Галю молодая, пiдманулы Галю, забрали з собою.
Я обманула тебя — обещала приехать домой и не приехала. Где мне теперь искать тебя, бабушка?
Кто не спрятался — я не виноват.
Вместе с жизнью птицы теряют голос. В этом люди ничем не отличаются от птиц.
«самая простая примета: если найти цветок сирени с пятью лепестками, а затем его съесть, то в скором времени обязательно произойдут изменения в жизни — человек встретит взаимную любовь».
После его смерти моя мама сказала: Ну, хоть поживёшь спокойно.
После смерти деда бабушка прожила ещё 25 лет. Было ли ей спокойно? Я не знаю. Но когда на прогулке она просила меня подойти поближе к цветущему кусту сирени, чтобы полюбоваться… Я чувствовала каждым своим лепестком, как она становилась спокойствием.
…бабушка, я жду, когда зацветёт сирень. Я пойду в парк Лазенки и буду любоваться. Я постараюсь быть достаточно внимательной, чтобы рассмотреть корни, связывающие с землёй красоту цветения.
Я часто трогаю землю, представляя, что это ты. Такая большая, теплая, шершавая, полная невидимой жизни. Я помню, что ты любишь меня.
После смерти деда бабушка прожила ещё 25 лет. Было ли ей спокойно? Я не знаю. Но когда на прогулке она просила меня подойти поближе к цветущему кусту сирени, чтобы полюбоваться… Я чувствовала каждым своим лепестком, как она становилась спокойствием.
…бабушка, я жду, когда зацветёт сирень. Я пойду в парк Лазенки и буду любоваться. Я постараюсь быть достаточно внимательной, чтобы рассмотреть корни, связывающие с землёй красоту цветения.
Я часто трогаю землю, представляя, что это ты. Такая большая, теплая, шершавая, полная невидимой жизни. Я помню, что ты любишь меня.
Осень — разноцветные глаза
Один — огненный, из глубины земли, с жёлтыми сполохами
Другой — печальный, пронзительный — распятое облако
На высоком октябрьском небе
Осень, сиди тихо, наблюдай
Дыши
Цветы осыпались ароматной метелью ещё в августе
И медленно завязались под солнцем колючие кулачки каштанов
Старое дерево-колодец памяти вывернутый вверх. Крепкие корни и листья, чуть опаленные закатным лучом
Время подставляет ладонь
Время собирать урожай,
Плод каштана срывается и летит, летит, сквозь минуты и месяцы
Прямо в центр
Падает
Капельки крови
Несмертельно
Россыпь красных цветов в траве
С глухим стуком — земля, прыжок, последний короткий танец
А дальше?
Притяжение невыносимо
Поддавшись щекотке сердца, летит во все стороны света
Колючий налитый соками лета
Долгих прогулок
Надежд
Каштан
Встречает землю
Взрывается
И смотри
Раскрывается колыбель
Две блестящие планеты в коричневый панцирях
Карманные сокровища детей
Смотри,
Так зарождается мир
Один — огненный, из глубины земли, с жёлтыми сполохами
Другой — печальный, пронзительный — распятое облако
На высоком октябрьском небе
Осень, сиди тихо, наблюдай
Дыши
Цветы осыпались ароматной метелью ещё в августе
И медленно завязались под солнцем колючие кулачки каштанов
Старое дерево-колодец памяти вывернутый вверх. Крепкие корни и листья, чуть опаленные закатным лучом
Время подставляет ладонь
Время собирать урожай,
Плод каштана срывается и летит, летит, сквозь минуты и месяцы
Прямо в центр
Падает
Капельки крови
Несмертельно
Россыпь красных цветов в траве
С глухим стуком — земля, прыжок, последний короткий танец
А дальше?
Притяжение невыносимо
Поддавшись щекотке сердца, летит во все стороны света
Колючий налитый соками лета
Долгих прогулок
Надежд
Каштан
Встречает землю
Взрывается
И смотри
Раскрывается колыбель
Две блестящие планеты в коричневый панцирях
Карманные сокровища детей
Смотри,
Так зарождается мир
Моя лестница
Лестница-околесица
Вниз, зигзагом, искрой
Через три ступеньки
Животом на перилах
Так весело, так тревожно
Слезы бродят внутри как толпа туристов
Фотографируют все подряд
Галдят, толпятся
Покупают
Магнитики на холодильник и
Вафли со взбитыми сливками
Но никак, никак не хотят
Возвращаться домой
Моя лестница — эскалатор в метро
Переход на красную ветку
Словно птица в тумане
И
Без окон, без дверей, полна горница людей.
Сдачи не нужно
Следующая ступенька…
Тревожная лампочка мигает в груди
Боль рикошетом отражается в левом подреберье
Куда ведёт меня лестница
Ку ку, ку ку
Да, пожалуйста, можно повторить
Город затанцовывает меня в свой ритм
Гляжу на людей, отражаюсь в большой реке
Как я выгляжу —
Женщина лет тридцати пяти
Дальше — описание одежды, татуировок, цвет глаз и, возможно, созвездия родинок…
Держи меня, лестница, запоздалое чудо, ласточка, воскресшие мертвецы…
Давлюсь дыханием
Тревога поднимается вверх, до ушей
(хоть завязочки пришей)
Темно и гулко стучит сердце
Проворным городским голубем внимание разлетается
Вперёд и вверх
Влево
Вправо…
Не смотри назад, маленькая моя,
Там гниют кислые яблоки
Обидных слов
И мама — плачет и плачет
Там, по ту сторону проводов
На другом конце света.
Я только хочу снова и снова
Выбирать жить, радоваться, смеяться громко, не прикрывая рот
Моя лестница, полная сомнений и страхов
Вы пусти меня
Домой.
Лестница-околесица
Вниз, зигзагом, искрой
Через три ступеньки
Животом на перилах
Так весело, так тревожно
Слезы бродят внутри как толпа туристов
Фотографируют все подряд
Галдят, толпятся
Покупают
Магнитики на холодильник и
Вафли со взбитыми сливками
Но никак, никак не хотят
Возвращаться домой
Моя лестница — эскалатор в метро
Переход на красную ветку
Словно птица в тумане
И
Без окон, без дверей, полна горница людей.
Сдачи не нужно
Следующая ступенька…
Тревожная лампочка мигает в груди
Боль рикошетом отражается в левом подреберье
Куда ведёт меня лестница
Ку ку, ку ку
Да, пожалуйста, можно повторить
Город затанцовывает меня в свой ритм
Гляжу на людей, отражаюсь в большой реке
Как я выгляжу —
Женщина лет тридцати пяти
Дальше — описание одежды, татуировок, цвет глаз и, возможно, созвездия родинок…
Держи меня, лестница, запоздалое чудо, ласточка, воскресшие мертвецы…
Давлюсь дыханием
Тревога поднимается вверх, до ушей
(хоть завязочки пришей)
Темно и гулко стучит сердце
Проворным городским голубем внимание разлетается
Вперёд и вверх
Влево
Вправо…
Не смотри назад, маленькая моя,
Там гниют кислые яблоки
Обидных слов
И мама — плачет и плачет
Там, по ту сторону проводов
На другом конце света.
Я только хочу снова и снова
Выбирать жить, радоваться, смеяться громко, не прикрывая рот
Моя лестница, полная сомнений и страхов
Вы пусти меня
Домой.
Старательно пальцами
Выскребаю мякиш весны
Три корочки неба пусть останутся
Для гостей
Прилетайте, тонкие лепестки,
Ложитесь на тело мое
Тяжёлое влажное тело
Застигнутое в стремлении
Слится с землей
С хохотом птиц
С воздухом утренних
Сновидений.
Выскребаю мякиш весны
Три корочки неба пусть останутся
Для гостей
Прилетайте, тонкие лепестки,
Ложитесь на тело мое
Тяжёлое влажное тело
Застигнутое в стремлении
Слится с землей
С хохотом птиц
С воздухом утренних
Сновидений.
Первое стихотворение, которое я выучила наизусть торчит рёбрами под одеждой. Осенью я родилась, когда октябрь успел переварить летние вишни. Я не помню тридцатого октября моего первого дня, месяца, года. Моего первого тридцатого октября.
Моё первое стихотворение, которое я выучила наизусть —
Вдох — на выдохе плачь.
Я не учила — я выдохнула свое первое стихотворение. Отрыгнула его вместе с молочной смесью на плечо отцу.
Моё тридцать четвёртое тридцатое октября я встречаю в Варшаве. Пробую придать всему ритм, не предавая пути. Я все ещё дышу.
Я не могу вернуться домой.
Моё тело больше не рифмуется с — колючим платьем в жёлтую клетку, с блондинкой Барби, с бабушкиными гренками — молоко, сахар, яйцо — хрустящая корочка. На линейке абак все шарики красные.
Красна девица сидит в темнице — коса на улице. Я сижу в эмиграции.
(я не сижу в тюрьме, только читаю в новостях о тех, кто остался там — в начале моего первого стихотворения)
Дышит воздухом моего города. И не может его увидеть.
Я скучаю по тебе, бабушка Нина,
Я скучаю по тебе, бабушка Лиза
Я скучаю по тебе, папа Жора,
Я скучаю по тебе, мама Наташа.
Странная рифма моего первого стихотворения, выученного наизусть в Варшаве
Моё тело сгибается под ударами сердца. Тело, пожалуйста, потерпи исчезать, я не помню тебя наизусть! Мама брила меня налысо до трех лет, она верила, что это поможет волосам расти лучше и гуще. Некрасивый ребёнок — жертва во имя будущего.
Трогаю свою голову прямо сейчас. Твёрдые кости, горящие щеки, седые пряди. Родимое пятно на затылке — не вижу его, но знаю — оно есть, такое же как у мамы. Я не могу увидеть свою память, но могу погладить её по затылку.
Неровно остриженные ногти падают на пол словно ночные лепестки.
растущая луна — мизинец
полнолуние — безымянный
убывающая — средний
растущая — указательный
полнолуние — большой.
Я стригу ногти в Варшаве два года и пять месяцев. Бабушка говорила, что ногти и волосы нельзя выбрасывать в мусор, их следует закопать в саду, укрыть в землю подальше от чужих глаз. А осенью собрать урожай, на убывающую луну. Так память будет болеть меньше.
Прабабушка Катя разучила со мной целую книгу Доктор Айболит. Мне было три года, я проглотила её целиком, вместе с коровой, волчицей, жучком, паучком и медведицей. Взрослые радовались и хлопали.
Так говорила мама.
Сегодня я знаю, что всех излечит-исцелит жареная картошка, книга, наличие денег на карте, здоровый зуб, кофе и звук дождя по крыше тёплого дома.
Я ложусь на кровать и укореняюсь дрожащими лопатками прямо в реку моей памяти. Имя ей — Лимпопо.
Моё первое стихотворение, которое я выучила наизусть —
Вдох — на выдохе плачь.
Я не учила — я выдохнула свое первое стихотворение. Отрыгнула его вместе с молочной смесью на плечо отцу.
Моё тридцать четвёртое тридцатое октября я встречаю в Варшаве. Пробую придать всему ритм, не предавая пути. Я все ещё дышу.
Я не могу вернуться домой.
Моё тело больше не рифмуется с — колючим платьем в жёлтую клетку, с блондинкой Барби, с бабушкиными гренками — молоко, сахар, яйцо — хрустящая корочка. На линейке абак все шарики красные.
Красна девица сидит в темнице — коса на улице. Я сижу в эмиграции.
(я не сижу в тюрьме, только читаю в новостях о тех, кто остался там — в начале моего первого стихотворения)
Дышит воздухом моего города. И не может его увидеть.
Я скучаю по тебе, бабушка Нина,
Я скучаю по тебе, бабушка Лиза
Я скучаю по тебе, папа Жора,
Я скучаю по тебе, мама Наташа.
Странная рифма моего первого стихотворения, выученного наизусть в Варшаве
Моё тело сгибается под ударами сердца. Тело, пожалуйста, потерпи исчезать, я не помню тебя наизусть! Мама брила меня налысо до трех лет, она верила, что это поможет волосам расти лучше и гуще. Некрасивый ребёнок — жертва во имя будущего.
Трогаю свою голову прямо сейчас. Твёрдые кости, горящие щеки, седые пряди. Родимое пятно на затылке — не вижу его, но знаю — оно есть, такое же как у мамы. Я не могу увидеть свою память, но могу погладить её по затылку.
Неровно остриженные ногти падают на пол словно ночные лепестки.
растущая луна — мизинец
полнолуние — безымянный
убывающая — средний
растущая — указательный
полнолуние — большой.
Я стригу ногти в Варшаве два года и пять месяцев. Бабушка говорила, что ногти и волосы нельзя выбрасывать в мусор, их следует закопать в саду, укрыть в землю подальше от чужих глаз. А осенью собрать урожай, на убывающую луну. Так память будет болеть меньше.
Прабабушка Катя разучила со мной целую книгу Доктор Айболит. Мне было три года, я проглотила её целиком, вместе с коровой, волчицей, жучком, паучком и медведицей. Взрослые радовались и хлопали.
Так говорила мама.
Сегодня я знаю, что всех излечит-исцелит жареная картошка, книга, наличие денег на карте, здоровый зуб, кофе и звук дождя по крыше тёплого дома.
Я ложусь на кровать и укореняюсь дрожащими лопатками прямо в реку моей памяти. Имя ей — Лимпопо.
КАТЯ КУЗИНА
Женщина, дочь, внучка, эмигрантка, читательница и писательница, книжная фея Сна Гоголя, партнёрка, подруга. Практикует йогу. Любит и верит в тело: оно есть дом всех этих идентичностей.
