наталья калинникова
Триптих Берна
Кажется, что она просто повсюду. Вездесущий ерик: мутная, стремительная вода перетекает из озера в залив, перевязывает рукава словесных рек промеж собой. Чтобы преодолеть это стихийное течение, хочется остановить его, отгородиться плотиной рациональности. Так возникает, — в попытке защититься, или же распознать это состояние в себе самой, отделить несправедливое от полезного, — желание дать процессам имя.
Психолог Эрик Берн считал, что мы всегда находимся в одном из трех состояний: Родитель, Ребенок или Взрослый. То, как критикуем мы и как критикуют нас, — можно рассмотреть с одной из этих позиций, передать ей слово. Кажется, что тогда стихия, — хотя бы на время, — будет побеждена.
Психолог Эрик Берн считал, что мы всегда находимся в одном из трех состояний: Родитель, Ребенок или Взрослый. То, как критикуем мы и как критикуют нас, — можно рассмотреть с одной из этих позиций, передать ей слово. Кажется, что тогда стихия, — хотя бы на время, — будет побеждена.
Иллюстрации — Мария Ларионова
***
Ради твоего же блага. Все — ради твоего же блага. Поэтому я говорю.
Я одергиваю твой рукав — резко, настойчиво, — поправляю задравшийся воротник — пусть на людях, неважно, кому какое дело, у всех так, никто не смотрит.
Исправляю твои нелепые оговорки, неправильные ударения, перефразирую нелогичные суждения. Надо просто выражаться точнее.
Для твоего же блага я делаю замечания, когда ты смахиваешь на пол крошки, приходишь некстати, опаздываешь, плохо пахнешь с похмелья.
Ради твоей же пользы я разжигаю высокие костры по обе стороны тернистой дороги, подле узких врат, сквозь которые должны пройти: твои друзья со двора, твои школьные приятели, твои одногруппники, твои вообще-непонятно-кто, твои девушки/парни, твои коллеги, твоя жена/твой муж, твои дети, твой новый сосед по даче, твой автомеханик, etc., etc. Никто из них не понравится мне сразу, но это нормально. Будет странно, если я всех приму с распростертыми объятиями, если никому нельзя будет и слова сказать.
Я желаю тебе только самого лучшего. Каждый раз, когда ты пытаешься навредить себе, осознанно или неосознанно, я должен/должна тебе говорить. Прими это и не возражай, пожалуйста. Ничего не меняется, и твои дети — если только не будешь сидеть на холодном, носить короткое, ультра-короткое, набедренную повязку какую-то, — когда народятся и встанут на ноги — найдут, к чему придраться. Поверь мне: ведь я был тобой, а ты мной — ещё нет.
Ради твоего же блага. Все — ради твоего же блага. Поэтому я говорю.
Я одергиваю твой рукав — резко, настойчиво, — поправляю задравшийся воротник — пусть на людях, неважно, кому какое дело, у всех так, никто не смотрит.
Исправляю твои нелепые оговорки, неправильные ударения, перефразирую нелогичные суждения. Надо просто выражаться точнее.
Для твоего же блага я делаю замечания, когда ты смахиваешь на пол крошки, приходишь некстати, опаздываешь, плохо пахнешь с похмелья.
Ради твоей же пользы я разжигаю высокие костры по обе стороны тернистой дороги, подле узких врат, сквозь которые должны пройти: твои друзья со двора, твои школьные приятели, твои одногруппники, твои вообще-непонятно-кто, твои девушки/парни, твои коллеги, твоя жена/твой муж, твои дети, твой новый сосед по даче, твой автомеханик, etc., etc. Никто из них не понравится мне сразу, но это нормально. Будет странно, если я всех приму с распростертыми объятиями, если никому нельзя будет и слова сказать.
Я желаю тебе только самого лучшего. Каждый раз, когда ты пытаешься навредить себе, осознанно или неосознанно, я должен/должна тебе говорить. Прими это и не возражай, пожалуйста. Ничего не меняется, и твои дети — если только не будешь сидеть на холодном, носить короткое, ультра-короткое, набедренную повязку какую-то, — когда народятся и встанут на ноги — найдут, к чему придраться. Поверь мне: ведь я был тобой, а ты мной — ещё нет.
***
Когда мне страшно, я говорю… Говорю, говорю, несу всякую дичь. Очень не хочу всего этого. А просто хочу, чтобы немедленно убрали все непонятное, страшное, скользкое, колючее, злое, скалящее зубы.
Мне проще перечислить вещи, которые сохраняют в отношении меня хрупкую безоценочность. Легче рассказать, как дрожат и коченеют мои пальцы, когда в пространстве возникает нечто (чаще негативного, воспитательного, уничижительного, испепеляющего характера), — чем вспомнить, чего оно не затронуло во мне. Оно коснулось просто всего! Разве что цвет моих глаз никогда не вызывал вопросов. Потому что… цвет как цвет, нормальный такой. Распространённый. Как и многое вокруг (так пишут в энциклопедиях), он возник и закрепился в кариотипе, потому что был для чего-то нужен эволюции и процессам естественного отбора. Кроме выбора цвета глаз, наши предки проделали огромную работу, век за веком старательно развивая лобную долю (которая, как известно, отвечает за рациональное мышление). Но почему у меня так часто возникает ощущение, что предки с этим явно перестарались?
Так вот. Когда меня всё это достаёт, когда на самом деле ничего не хочется, я открываю мешочек с претензиями и высыпаю их на стол сразу все. Вырываю свои молочные зубы, один за другим, и отращиваю новые, крепкие — ответно вгрызаться в тех, кто грызёт меня.
Когда мне страшно, я говорю… Говорю, говорю, несу всякую дичь. Очень не хочу всего этого. А просто хочу, чтобы немедленно убрали все непонятное, страшное, скользкое, колючее, злое, скалящее зубы.
Мне проще перечислить вещи, которые сохраняют в отношении меня хрупкую безоценочность. Легче рассказать, как дрожат и коченеют мои пальцы, когда в пространстве возникает нечто (чаще негативного, воспитательного, уничижительного, испепеляющего характера), — чем вспомнить, чего оно не затронуло во мне. Оно коснулось просто всего! Разве что цвет моих глаз никогда не вызывал вопросов. Потому что… цвет как цвет, нормальный такой. Распространённый. Как и многое вокруг (так пишут в энциклопедиях), он возник и закрепился в кариотипе, потому что был для чего-то нужен эволюции и процессам естественного отбора. Кроме выбора цвета глаз, наши предки проделали огромную работу, век за веком старательно развивая лобную долю (которая, как известно, отвечает за рациональное мышление). Но почему у меня так часто возникает ощущение, что предки с этим явно перестарались?
Так вот. Когда меня всё это достаёт, когда на самом деле ничего не хочется, я открываю мешочек с претензиями и высыпаю их на стол сразу все. Вырываю свои молочные зубы, один за другим, и отращиваю новые, крепкие — ответно вгрызаться в тех, кто грызёт меня.
***
Мне плевать на тебя. Грубо, зато честно. Я говорю, так как мне всё равно. Если бы я был твоим значимым взрослым, я бы снял свой шарф, завязал себе глаза – чтобы не видеть твоих недостатков, – и завязал себе рот – не говорить о них. Но я не стану этого делать: там, под одеждой, у меня запрятана рана, и она ноет, ноет и нагнаивается. Тёплый шарф нужен мне самому, чтобы никто не догадался о моей ране, пока я не залечу её. Повезло тем, кто вырос и вылечил всё, что беспокоит, вплоть до ахиллова сухожилия. Бывают и такие счастливцы, которые прожили жизнь, не задумываясь, что они ранены! Редкие, очень ценные виды homo sapiens. Вот бы их клонировать. Говорят, такие никогда ни на кого не обижаются. И правильно: чего им обижаться, допустим, на меня?
Я просто высказываю свое мнение.
Ведь мое суждение так важно. В первую очередь – для меня самого/самой. Тесный бассейн моего терпения исчерпан. Когда-то же нужно успеть реализовать право на самовыражение, пока оно совсем не пересохло. Мне не важно, что говорить, важно – когда и кому. Язвительный плевочек в сторону феминитивов или многоступенчатый анализ запуска Crew Dragon I – я развиваю свою экспертность по всем фронтам, чтобы никто не смог опередить меня в остроумии. Я так эволюционирую.
Если не нравится, просто пропусти мой комментарий.
О чем тут еще говорить? Ни убавить, ни прибавить.
Мне плевать на тебя. Грубо, зато честно. Я говорю, так как мне всё равно. Если бы я был твоим значимым взрослым, я бы снял свой шарф, завязал себе глаза – чтобы не видеть твоих недостатков, – и завязал себе рот – не говорить о них. Но я не стану этого делать: там, под одеждой, у меня запрятана рана, и она ноет, ноет и нагнаивается. Тёплый шарф нужен мне самому, чтобы никто не догадался о моей ране, пока я не залечу её. Повезло тем, кто вырос и вылечил всё, что беспокоит, вплоть до ахиллова сухожилия. Бывают и такие счастливцы, которые прожили жизнь, не задумываясь, что они ранены! Редкие, очень ценные виды homo sapiens. Вот бы их клонировать. Говорят, такие никогда ни на кого не обижаются. И правильно: чего им обижаться, допустим, на меня?
Я просто высказываю свое мнение.
Ведь мое суждение так важно. В первую очередь – для меня самого/самой. Тесный бассейн моего терпения исчерпан. Когда-то же нужно успеть реализовать право на самовыражение, пока оно совсем не пересохло. Мне не важно, что говорить, важно – когда и кому. Язвительный плевочек в сторону феминитивов или многоступенчатый анализ запуска Crew Dragon I – я развиваю свою экспертность по всем фронтам, чтобы никто не смог опередить меня в остроумии. Я так эволюционирую.
Если не нравится, просто пропусти мой комментарий.
О чем тут еще говорить? Ни убавить, ни прибавить.
НАТАЛЬЯ КАЛИННИКОВА
Писательница, редактор, преподавательница. Выпускница первого набора магистатуры «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ (2019 г.).
Публиковалась в журналах «Юность», «Формаслов», «Дистопия», «Пашня CWS», «Незнание», «Тетрадь в линейку» и др. Соавтор и соведущая творческого курса «Автобиографический рассказ» (НИУ ВШЭ, CWS)
Публиковалась в журналах «Юность», «Формаслов», «Дистопия», «Пашня CWS», «Незнание», «Тетрадь в линейку» и др. Соавтор и соведущая творческого курса «Автобиографический рассказ» (НИУ ВШЭ, CWS)
